В 1976 году молодой Жан-Поль Готье, за плечами которого уже была работа с Пьером Карденом, Жаком Эстрелем и Жаном Пату, решает сделать первую самостоятельную коллекцию совместно с партнером Франсисом Менуге. Он задает будущую траекторию моды-манифеста и иронии над нормой первым же показом, сразу становится предметом довольно бурных для новичка обсуждений (скорее даже возмущений), но официально запускает именной бренд только в 1983 году.

Тогда начинают появляться некоторые из многочисленных кодов, которыми позже будет обладать Jean Paul Gaultier. Одним из таких становится, конечно, образ моряка. В нем Готье находит культурную амбивалентность: с одной стороны — дисциплина и армейская выправка, с другой — сексуализированный субкультурный образ. Белые матросски, трикотажные майки со шнуровкой, сетка, обтягивающая тело, как рыболовная, — дизайнер подает все не просто как провокацию, но и как дань памяти униформе, в которой тело всегда остается на виду. Моряк у Готье скорее антигерой — искушающий, нарочито мужественный и одновременно уязвимый.

Но активнее всего из морской атрибутики Жан-Поль использовал бретонскую полоску. Сначала она переносится на трикотаж, колготки, платья и, что самое главное, тельняшки в первозданном виде. А с годами эволюционирует из классических сине-белых линий к психоделических вариациям и принимает форму второго слоя кожи, используется для подчеркивания изгибов или, наоборот, их иллюзорного искажения, к которому еще вернемся.

Спустя десятилетие морская эстетика вышла за пределы коллекций. Парфюм Le Male (1995), созданный Фрэнсисом Кюркджяном по просьбе дизайнера, продолжил тему: аромат во флаконе в виде торса в полосатой тельняшке стал бестселлером по всему миру — особенно в Латинской Америке и Южной Европе — и иконой мужской парфюмерии конца XX века. Лаванда, мята, ваниль — гипермаскулинность, вывернутая наизнанку.

Но, надо сказать, этому успеху предшествовал другой, с женским парфюмом Classique, флакон которого повторял силуэт тела в корсете. Не менее дерзкий, чем мужской, с обволакивающими нотами ромовой розы, ванили и имбиря, это был ответ Готье на «хорошую девочку» в парфюмерии: его героиня была свободной и смелой.

Готье был первым дизайнером, сделавшим упаковку частью концепта: металлические банки вместо коробок, флаконы в форме скульптур. Позже его ароматная вселенная расширится до фланкеров Scandal, La Belle, Le Beau — все в духе телесности и театра.

Мужская коллекция сезона весна-лето 1985 под названием Et Dieu créa l'homme («И Бог создал мужчину») вошла в историю как одна из первых, в которой юбка для мужчины появилась не как этнографическая цитата (в духе шотландского килта или костюма самурая), а как полноценный элемент гардероба. Готье показал настоящий мужской юбочный костюм. Некоторые модели носили более безопасный вариант — брюки с широкими клетчатыми запахами.

Позже Готье возвращался к мужской юбке в разных формах на протяжении всей своей карьеры — от принтованного саронга, который навсегда увековечил Дэвид Бэкхем в конце 1990-х, до килта, который любил сам дизайнер. С его подачи юбка стала частью гардероба Рики Мартина, Марка Джейкобса и даже Брэда Питта (в фотосессии для Rolling Stone, 1999). Не столько как элемент эпатажа, сколько как альтернатива.

Затем Готье продолжил подрывать представления о бинарности одежды — например, в коллекции весна-лето 1993, когда дизайнер одел женщин в костюмные брюки с подтяжками, прикрывающие грудь, на ультравысокой посадке.

С игрой в андрогинность Готье чередует частичное обнажение. Может показаться, что одно противоречит другому, но как бы не так. У Жан-Поля нагота никогда не ограничивается простой эротикой — это политический, культурный и художественный жест. Должно ли женское тело вызывать дискуссию? Кто управляет взглядом — модель или зритель? Почему один имеет право обнажать торс, а другая — нет?

Один из самых ярких прецедентов с «раздеванием» на счету Готье датируется 2 сентября 1992 года, когда он проводил шоу в поддержку amFAR (Американского фонда исследований СПИДа) и вышел на поклон под руку с Мадонной в комбинезоне с вырезами в области груди. Другие, но не менее запоминающиеся образы Жан-Поль продемонстрировал спустя почти десятилетие — на шоу весна-лето 2002. По подиуму прошли Наоми Кэмпбелл, прикрывающая обнаженную грудь собственными руками и Карла Бруни с предельно глубоким вырезом на спине.

Дизайнер будто исследует, где проходит граница между телом и образом, между плотью и представлением о ней. И часто — стирает ее.

Тема тела как полотна мелькала у Готье и раньше, но именно в коллекции Tatouage сезона весна-лето 1994 он буквально начинает «расписывать» кожу моделей. Полупрозрачные топы, леггинсы и платья покрывают принты, имитирующие татуировки: от трайблов до японских и славянских мотивов, от старомодных якорей до драконов и орнаментов, вдохновленных боди-артом коренных народов. Многие принты показали даже не верхним слоем, а под тонкой сеткой, создавая предельно реалистичный образ.

Но речь не о романтизации субкультур, а о попытке придать коже статус нарратива. Готье фиксирует на ткани следы жизни, знаки идентичности, неотделимые от тела. Возможно, и одежда — это выбранная нами кожа, как однажды сказал соучредитель Fashion Revolution Орсола Де Кастро.

Позже мотив повторится в кутюрных коллекциях, униформе для французского кабаре Crazy Horse, изделиях Maison Margiela, Acne Studios, Marine Serre, а еще, конечно, продолжит культивироваться внутри Jean Paul Gaultier — как в специальной коллекции Tattoo прошлого года.

Лиф в виде конуса, возможно, самая узнаваемая вещь Готье. И хотя впервые он появился в коллекции 1983 года, всемирно известным бра революционной формы стало в 1990-м, когда Мадонна несколько раз надела его в рамках своего Blond Ambition Tour. Образ приобрел статус сенсационного, одним из первых вывел бельевую эстетику на арену поп-культуры и, можно сказать, вошел в историю как символ новой женственности: агрессивной, контролирующей, сексуальной и не извиняющейся.

Конструкция отсылает к бельевым формам 1940-х и 1950-х годов, но у Готье лиф лишен романтизма. Вместо округлой груди — заостренные конусы, а архитектурная форма, напоминающая броню, кажется некой пародией на традиционную феминность. Первая итерация, однако, если верить многочисленным рассказам дизайнера в интервью, была намного более наивной: будучи шестилетним мальчиком, он создал корсет из газеты и ниток для своего плюшевого медведя по имени Нана.

В 1997 году Жан-Поль Готье принимает приглашение Люка Бессона поработать над визуальным миром фильма «Пятый элемент» и впервые официально становится художником по костюмам в большом кино. Дизайнер разработал для sci-fi-блокбастера более 900 костюмов. Футуристичные корсеты, пластиковые доспехи, асимметричные разрезы, бандажи, обнаженная кожа, гипертрофированные формы — все коды Jean Paul Gaultier здесь предельно узнаваемы, но поданы в космическом контексте.

Самым ярким, конечно, стал образ Лилу, героини Милы Йовович: минималистичный белый костюм из полос пластиковых лент, обнажающий тело, — одновременно доспехи и эротическая фантазия. Татуировки, бельевые конструкции, униформа — это нельзя назвать «модой будущего», но можно считать взглядом из него на тогдашнюю сексуальность, иерархию и телесность.

Обращение Готье к теме религии — один из самых острых жестов в его карьере. Первым эпизодом, когда дизайнер настолько явно соединил конфессиональный дресс-код с модной деконструкцией, стала коллекция осень-зима 1993, получившая от прессы неофициальное название Rabbis Chic. На подиуме появились модели в интерпретации хасидской стилистики: длинные черные пальто, фетровые шляпы, пейсы, мужские костюмы на женских фигурах.

В весенне-летней коллекции 1998 года он уже прямо цитирует христианскую образность: модели выходят в платьях, украшенных распятием, нимбами и аллюзиями на Марию и мадонн в живописи. Одежда из тюля, гипюра, бархата становится оболочкой святости, которая явно спорит с вызывающе открытыми грудью, бедрами, животами. К слову, в той же коллекции одним из ключевых источников вдохновения была Фрида Кало.

Вторая волна духовных размышлений настигла дизайнера в 2007 году: в коллекции Tribute to Religion он снова обратился к церковным мотивам, но с более интернациональной перспективой — от буддийских роб и католических монашек до индийских сари и восточных жриц. Эдакая попытка создать многоконфессиональный, почти космополитичный пантеон. Критика тогда разделилась: одни видели в этом храбрый культурный коллаж, другие — эстетизацию сакрального ради эпатажа.

В 1997 году дизайнер выпускает кутюрную Les Amazones, в которой обращается к оп-арту и геометрическому эксперименту. Графика здесь одновременно декоративный элемент и средство моделирования тела. Принты, вдохновленные работами венгерского художника и отца оп-арта Виктора Вазарели, образуют на тканях гипнотические формы, вытягивают силуэт, преломляют пропорции и играют с восприятием. Это продолжение тем, заложенных еще в Tatouage, но теперь дополненное иллюзией.

Наряду с этим дизайнер активно использует trompe-l’œil — рисует корсеты, подтяжки и даже голое тело на платьях, трикотажных комплектах и топах. Например, боди с принтом мускул он представил в коллекции весна-лето 1984, сейчас же это неотъемлемая часть ДНК, которую до сих пор с удовольствием интерпретировали приглашенные дизайнеры в кутюрных коллекциях.

Мужская мода всегда была полем для экспериментов у Готье, и в коллекции осень-зима 2011 он делает один из самых выразительных: превращает подиум в боксерский ринг, а моделей — в бойцов. Но вместо мачо — тела, которые сомневаются, падают, краснеют и преувеличивают свою силу до гротеска. Мышцы — будто наклеенные, лица — в синяках, а перчатки — больше театральные, чем спортивные.

Особое внимание Готье уделяет нижнему белью: трусы-боксеры, надетые поверх штанов, с декоративными подкладками и акцентированными пахами. Продолжение его вечной темы — показать, как на тело надевают не только ткань, но и социальные ожидания.

Коллекция получила неоднозначные отклики: кого-то восхитила ее театральность, кого-то оттолкнула гипертрофированная маскулинность. Но именно в этом и была ее сила: Готье не предлагал «правильного» мужчину — только позволил посмотреть на этот образ как на маску.

Когда в 2020 году Жан-Поль Готье объявил, что завершает свою карьеру в мире высокой моды, это стало не финалом, а началом новой главы. Вместо того чтобы закрыть именной бренд, он предложил новый, беспрецедентный формат: каждый сезон кутюрную коллекцию будет создавать приглашенный дизайнер.

Первой стала Читосе Абе из Sacai. За ней последовали Гленн Мартенс, который тогда работал над Y/Project и Diesel, Оливье Рустен из Balmain, Хайдер Акерманн, креативный директор Paco Rabanne Жюльен Доссена, Симона Роша, Николя де Феличи из Courreges и Людовик де Сен-Сернен. Каждый привносил в ДНК свои коды, перекраивая архетипы Готье: корсеты, татуировки, униформу, гендерную амбивалентность.

Акерманн создал поэтическую, почти минималистскую версию его вселенной, Роша интерпретировала Готье через призму викторианской женственности и искаженной невинности, а Сен-Сернен сосредоточился на морской эстетике. Ни один дизайнер такого масштаба не превращал свой бренд в открытую сцену, но теперь и представление Jean Paul Gaultier подходит к концу. Совсем скоро из сезона в сезон модная публика будет наблюдать интерпретацию кодов бренда авторства нового — первого постоянного за последние пять лет — креативного директора Дюрана Лантинка.