«Русские дикие» и «Наш авангард»: 10 выставок-блокбастеров, на которые стоит успеть этим летом

Идеальный шанс переосмыслить Брюллова не просто как академика, а как художника, объединяющего две культуры — античную и русскую. Структура выставки намеренно отражает три ключевых для Брюллова «гения места», которыми и озаглавили проект. Каждый зал — это своего рода мультимедийная среда: несвойственные классическим институциям приглушенный свет и цветовые решения, медиадорожки — все это создает эффект полного погружения. Впервые за четверть века московский зритель увидит «Последний день Помпеи», да еще и совершенно под другим углом, чем обычно в Русском музее, — с акцентом на художественном дыхании и диалоге с мастером, а не на исторической дистанции. Особенно запоминается раздел «Мастер незавершенного»: здесь эскизы Исаакиевского собора, наброски, незаконченные картины — настоящий бэкстейдж, позволяющий прочувствовать творческий процесс Великого Карла.

Безумный взрыв цвета, дерзкого жеста и свободы формы идем смотреть в работах «Русских диких» — российских художников‑фовистов: Машкова, Гончаровой, Кончаловского, Ларионова. И, конечно, сравнивать с французской авангардной классикой — Матиссом, Дереном, Марке и далее по списку. Собрано в экспозиции более 110 произведений, среди которых вас точно удивит неожиданный акцент — совместное полотно Жан-Мишеля Баскии и Энди Уорхола 1984 года из собрания Русского музея. Почему творчество этих художников открывает выставку? По задумке кураторов — Юлии Петровой, Веры Рябининой и Ильи Доронченкова — полотно должно вызывать у зрителей примерно те же эмоции негодования, что и картины, скажем, Матисса у посетителей Осеннего салона 1905 года. После такого эпиграфа сразу понимаем, что перед нами проект о том, как художники вырывались наружу из академического плена, делая живопись личной, эмоциональной и частично критической. На наш взгляд, интерес к «дикости» в России длился дольше и был интенсивнее, чем во Франции, — убедитесь в этом сами.

Первая крупная персональная выставка Ольги Чернышевой, включающая более 200 работ, — это синтез документальной и художественной практики, вдохновленный Чеховым и его повестью «Степь». Наполненный видео, фотографией, текстами — без линейного маршрута — проект создает особую атмосферу сновидения, где сложно найти точки пересечения реальности и воображения. Инсталляция требует от зрителя состояния внимания, приглашая к синестезии времени и сна. Среди ключевых работ — серия «Бежецк», инсталляция «Остров. Часть I» и ролик «Чуть-чуть. Прелюдия», созданные по заказу «ГЭС‑2». Дом культуры превращается в лабораторию памяти: грубая индустриальная архитектура, громоздкие колонны и приглушенный свет становятся частью экспозиции и усиливают ощущение переходного пространства. Форма здесь становится содержанием, и на первый план выходит не рассказ, а «ощущение».

Дуэт Бычковой и Кольцова выступает в роли исследователей культурных пересечений: в живом документальном конструкторе встретились письма, фото, дневники и, конечно, живописные работы не просто творца и музы, а двух самостоятельных единиц. Творчество Александры Бычковой и Сергея Кольцова соединяет в себе множество техник, школ и направлений: строгановская декоративность встречается с формальной школой ВХУТЕМАСа, шаржи — с лирическими портретами, скульптура — с живописью и вышивкой. Их визуальный архив, соединяющий Москву и Париж, — это диалог о том, как идентичности трансформируются в переломе культурных кодов. Экспозиция построена как лабиринт (архитектура Музея Москвы добавляет пластичности): порой кажется, что стоишь на пороге чужого воспоминания, где каждый шум — это шорох страниц биографии. Подробнее о выставке писали здесь.

Камерный, но насыщенный проект раскрывает Машкова через три призмы — авангард, китч и классика — и делает это с легкой ироничной осознанностью, показывая наглядно внутренний конфликт художника: бунтарства и академизма. Ретроспектива получилась подробной — от ранних фовистских экспериментов и «бубнововалетов» до зрелых академических натюрмортов. Экспозиция дарит шанс пересмотреть Машкова не как второстепенного авангардиста, а как многогранную фигуру русского модерна. Вы увидите его дерзкие этюды, где он работает с формой и цветом свободно, почти без правил, фруктовые и овощные композиции, которые когда‑то критиковали за «плодовитость», а еще торжественные портреты и пейзажи. Каждая работа — история о дуальности, о том, что художник может быть одновременно и провокатором, и уравновешенным классиком.

Оставим за скобками, что выставка сложилась из-за вынужденной меры Минкульта по эвакуации коллекции работ Александра Дейнеки из Курского музея, ведь главное, что она удалась, хотя удивить зрителя после проекта «Дейнека / Самохвалов» в петербургском Манеже трудно. Экспозиция посвящена центральной теме Дейнеки — телу, движению, оптимизму. Через большие полотна, спортивные сюжеты, образы труда мастер создает ощущение ритма и жизненной силы — это его гимн человеку. Выставка охватывает более 150 работ, которые, словно кадры из немого кино, передают энергию и пульс времени. Каждый мускул с холстов эстетизирован и превращен в образ. Выходишь оттуда как после пробежки — заряженным на свершения и одухотворенным.

Если вам казалось, что про русский авангард вы уже все знаете, то эта выставка — повод пересмотреть взгляды. Проект не просто собрал в одном пространстве громкие имена вроде Малевича, Кандинского и Татлина, а показал, как направление, в котором они творили, становилось визуальным языком, культурной оптикой и даже способом жить и думать. За основу экспозиции взяли принцип систематического показа: работы расположены по направлениям, от «-изма» к «-изму» (импрессионизм — примитивизм — сезаннизм — кубизм — футуризм — абстракция — конструктивизм). Особенно впечатляет зал, обращенный к ключевому событию авангардного движения — опере «Победа над Солнцем» (1913). Зрители входят в пустое пространство, в центре которого — рояль-метафора, а стены украшены проекцией эскизов декораций и костюмов Казимира Малевича в сопровождении фонограммы спектакля (музыка Михаила Матюшина, тексты Велимира Хлебникова и Алексея Крученых).

Выставка-диалог между великим наивом Пиросмани и художественным «большим стилем» Церетели уже почти дерзость. У первого — прямая живопись, где козы, трактирщики, вино и лошади — не просто персонажи, а мифы, вписанные в ткань быта. Церетели — наоборот, масштаб, бронза, витраж, изобилие цвета и формы. Вместе они раскрывают понятие «традиции» в широчайшем диапазоне: от народной живописи до постсоветской монументальности. Залы поделены так, чтобы не мешать друг другу, но в финале появляется общий мотив — образ Грузии как культурного кода, как личной и художественной памяти. И если к Пиросмани зритель тянется как к чему-то чистому и бесхитростному, то у Церетели возникает другое чувство — вес, масштаб, высказывание. Это необычный художественный тандем, который заставляет пересмотреть и свои ожидания от слова «наследие».

Название выставочного проекта звучит словно роман 1920-х годов — и в этом его очарование. Платья, аксессуары, ювелирные украшения и предметы интерьера 1920–30-х годов, включая редкие экспонаты из частной коллекции азербайджанского мецената Назима Мустафаева, переносят посетителей в визуальное путешествие в эпоху джаза, шелка, сигарет в мундштуках и геометрической роскоши. Удивляет, как дизайн той эпохи до сих пор выглядит актуально. Эрмитаж преподносит проект как диалог между искусством и модой, телом и его оболочкой. Особенно эффектно смотрятся струящиеся платья и вечерние сумочки — почти скульптуры, в которых зашифрована эстетика времени, когда мода была не просто одеждой, а заявлением. Эта выставка — удовольствие и для fashionista, и для любителей ар-деко, и просто для тех, кто любит смотреть на красивое, не слишком задавая вопросы.